Епископ Тарский и Тюкалинский Савватий (ныне епископ Бронницкий) называет себя деревенским епископом, после богослужения в кафедральном соборе пьет чай с народом Божиим в простенькой трапезной, и единственная привилегия архиерея заключается в том, что у всех пластиковые стаканчики, а у него – все-таки керамическая чашка. Потом он сядет в УАЗ-«Патриот» и поедет по своей епархии, у которой куда более древняя история, чем может показаться.
Сибирский город Тара был основан раньше Омска и воевал, охраняя наши границы, так отважно и рьяно, что первые шесть лет после его основания тут не пахали и не сеяли, – только отбивались от врагов. И строили храмы – большие, каменные, – которые никогда не стояли пустыми.
– Владыка, многие говорят, да и мы сами можем видеть, что сегодня жители нашей страны, которую когда-то называли Святая Русь, стали менее набожны, чем их благочестивые предки. Почему так?
– Решимости нет. Спрашивают: почему нет святых? Потому что нет решимости. Рождается ребенок, и первым делом возникает вопрос: «Когда кормить: когда он плачет или по расписанию?»
Сейчас говорят: «Ну конечно, когда захочет». А раньше святые учили кормить по расписанию.
Потому что и в том, и в другом случае ребенок получит одинаковое количество молока. Но если кормить его, когда он заплачет, ребенок поймет, что для того, чтобы накормили, нужно заплакать. Вырастет и так и будет всю жизнь плакать.
А если он знает, что мама его любит и обязательно накормит, только надо маленько подождать и потерпеть, он всю жизнь будет терпелив. В терпении будет стяжать душу свою, в терпении созидать дом, семью.
Воспитание начиналось с детства. Никто в прежние времена не жил для удовольствия, в том числе и сам ребенок. Дети знали, что будут воинами.
Ребенок рождался – его готовили к битве. Его благополучие заключалось не в том, чтобы он научится развлекаться, удовлетворять свои потребности, расширять потребительскую корзину и повышать достаток, а в том, насколько он был способен выстоять в битве, выстроить стены, создать семью… У него с самого рождения была цель.
Вот я сам закончил военное училище. Когда поступал, возник вопрос: ну хорошо, может, обеспечение мне это какое-то даст, честь опять же и так далее, ну а если война начнется? Если меня пошлют на войну, готов ли я за Отечество умереть?
И хотя я был еще не воцерковлен и даже не знаком с верой православной, но я для себя решил, что да, я готов умереть… Я уже начинал мыслить по-другому, не так, как те, кто живет для себя, для благополучия земного.
Ребенок с детства должен понимать, что человек должен собирать не во временных категориях – количество нулей на счетах, – а в вечности. Как Президент наш недавно высказался: наша сборная по дзюдо великих результатов достигла, но почему, мотивация какая? Потому что они шли умирать за Россию. Понимаете?
– К слову о Президенте. Приходилось слышать, что трудное экономическое положение, в которое поставлена Россия, является свидетельством и следствием того, что мы как страна выходим из египетского плена еврожизни, кредитов и «потребительских корзин», о которых вы сказали. Что мы должны сделать, чтобы этот выход действительно произошел, но при этом и не затянулся на 40 лет?
– Русский человек – добрый и доверчивый. Как советские люди рассуждали: дескать, вот, «холодная война» была потому, что мы были сильными, самостоятельными, а если мы сдадимся в плен, то нас и не тронут.
Так и в Смутное время было, в 1612 году: решили, что наши цари плохие – Борис Годунов плохой, – поэтому отдадим себя польскому королевичу, а раз он будет «свой» королевич, то и перестанет нас воевать.
Такое русское чудо-размышление. Святая простота. Глупость, если хотите, святая.
Так и в 1990-е: вот мы сейчас сдадимся Америке с потрохами, и они перестанут нас воевать.
Но проходит год, проходит десять, двенадцать лет, а они по-прежнему нас грабят. И к 2000 году план нанесения ядерных ударов оказался реализован мирным способом: промышленные объекты были разрушены без единого ядерного удара…
Самое главное, милость Божия, что мы увидели когти того зверя, который до этого облекался в овечьи одежды. Самое главное – мы проснулись. Насколько вовремя?
Проснулись, но даже не то беда, что план разрушения промышленных объектов выполнен (при В.В. Путине, слава Богу, это было приостановлено, и многое восстановлено и возвращено).
Самое главное разрушение произошло в наших сердцах. У нас разрушилась воля. Разрушилось стремление к святости.
Русскому ведь мало быть сытым и богатым – ему нужно быть или героем, или святым.
Но у нас притупилось чувство справедливости, притупилось чувство сострадания.
Конечно, много послужили этому средства массовой информации: когда человек все время смотрит на пиф-паф или плач рабыни Изауры, он истощается сердцем, чувства уходят, и он становится менее чувствительным ко всему в настоящей жизни.
Нам нужно оживить боль. Все изменится, когда человек будет любить с болью – свою жену, свое Отечество…
Помните евангельского разбойника? Он хотя и был разбойником, но его грешная жизнь причиняла ему такую боль, что страдания, вызываемые болью телесною, не угашали сердечной боли. Страдания на кресте облегчали страдания совести, и он не хотел освобождаться от них – или, по крайней мере, не жаждал этого прежде всего. Сказал: «Достойное по делам моим приемлю, а Он без греха осужден, без греха страдает».
Важно, чтобы и у нас пробудилась любовь с болью, молитва с болью, не стахановская жажда и желание труда, а любовь к созиданию.
Нам с вами нужно пробудиться духом.
Суворов говорил, что не руки, не ноги, не голова, но бессмертная душа совершает подвиги.
Представляете, в человеке такая любовь, что он только и ищет, где бы ему умереть за Родину! И к супруге такая же любовь, и к семье: что бы мне еще для них сделать? Готов хоть всего себя отдать – а на меньшее не согласен!
Чем такого человека можно расстроить? Какими скорбями, бедами?
Да, он будет переживать, плакать с плачущими, радоваться с радующимися, но его не вышибешь из седла, не выбьешь из колеи.
Человек, имея любовь к Родине, будет плакать с ее печалями, но ему будет тепло в ее пределах, а если он окажется за границей государства Российского, то и там будет делать дело на пользу дорогого Отечества. И ему будет сладко и радостно.
И чтобы нам с вами иметь такую радость, нужно возвысить потребности, возвысить ценности.
А если человек приобрел то, что ценно в вечности, то, что от него не зависит, он будет спокоен, мирен и готов к любым испытаниям.
Конечно, таких людей даже в благополучные времена, даже в монастырях всегда было меньшинство – а может, даже и единицы.
Так и Господь говорил: «Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил вам дать Царство Небесное» (Лк. 12: 32).
А большинство всегда было немощных, ропщущих. Всегда большинство нуждалось в помощи. Но, благодаря народному духу и пониманию, брало пример для подражания с этих единиц.
В пословице народной сказано: «Не стоит село без праведника, город без святого». Поэтому так важны подвиги святости, героические подвиги. Нам нужно иметь их в поле своего зрения, чтобы не заблудиться.
Потому что если человек заблудился, то куда бы он ни ходил, нигде он не будет дома. В какой бы чужой теплый дом ни пришел, это будет чужое тепло и чужой уют.
А если человек знает, что он, может быть, и не скоро обретет свой дом и встретится со своей семьей (но все равно это рано или поздно будет), но знает цель, знает путь, то каждый шаг его радует, потому что приближает к дому.
– Когда вы начинали свое служение, кто из архиереев – может быть, прославленных в лике святых, или нет, или наш современник – был для вас внутренним ориентиром? На кого вам хотелось быть похожим?
– Я тогда не знал никаких архиереев, кроме своего. Ни усопших, ни живых, ни святых, ни грешных. У меня был один архиерей – мой. Но я не к нему обращался, а обращался к Богу, чтобы Бог через него мной руководил. Мне было достаточно одного архиерея, чтобы иметь образец святости, иметь благословение святое, небесное.
– Кем должен быть архиерей для своих прихожан? У нас архиерей часто воспринимается как менеджер высшего звена, топ-руководитель.
– Архиерей должен быть слугой. Менеджер – это лжепастырь, для которого стадо не свое. Конечно, если у менеджера просыпается совесть, то он будет, как Богу, служить всем и вся и говорить спасибо за покупку не потому, что ему денежка в карман упадет, а потому, что он рад был видеть человека.
Я всю жизнь был деревенским священником. Сейчас деревенский епископ. Мы жили в с. Вятка, где было два дома местных жителей. Откуда там прихожане? 500 километров от областного центра, 50 километров до районного центра, бездорожье. Ни благодетелей, никого. Жили не богато, кое-как перебивались.
Находились люди, которые нуждались и обращались к нам: «Помоги». Я не мог сказать, что у меня ничего нет, – если хлеба горбушка, и ту пополам, пожалуйста! Помогали.
Одна семья у нас прижилась. Муж, жена и ребенок. Делились с ними, чем Бог послал. Маслом, мукой, предметами первой необходимости. Ну а потом слышу, что муж рассказывает: «Это здесь батюшка ходит в рясе, а приезжает в Омск, снимает ее, надевает джинсы, садится в иномарку и ездит по магазинам – у него их три, – собирает прибыль. А иначе из каких средств он мог бы все это строить и еще и нас кормить?»
Очень часто встречается такое отношение.
Через Иртыш от нас – деревня, переплывал на лодке, мне потом рассказали – подслушали разговор двух рыбаков: «С батюшки надо дороже взять, они больше денег платят».
Может, это еще с советских времен осталось, а может, лукавый смущает народ, а может, Бог испытывает того же батюшку: если все будут хвалить, как тогда смиряться будем?
Так что если деревенский полуголодный батюшка воспринимается как некий топ-менеджер, который ездит по магазинам, собирает деньги, а потом их тратит, то умолчу о последующем…
Или вот один батюшка рассказывал: строил церковь, она прямоугольная, а местные говорят: «Гараж себе строит». Начали второй этаж возводить – новое объяснение: «Во у батюшки сколько машин, двухэтажный гараж строить приходится!» Пока купол не поставил, так и говорили, что гараж.
Архимандритом стал, еду в метро с другим архимандритом. Слышу, бабушки говорят: «Раньше архимандрит на машине ездил, а теперь архимандритов развелось, даже машин не хватает».
– В трудные времена наша Церковь рождала святых, и мы еще застали людей, глубоко всеми уважаемых, называемых старцами, – таких, как архимандрит Иоанн (Крестьянкин), старец Николай Гурьянов. А сейчас при наличии огромного количества информации, медийных возможностей, издательских…
– …развлекательских возможностей…
– …вот при наличии всех этих возможностей мы не знаем людей следующего, скажем так, за ними поколения, которые были бы так же уважаемы и почитаемы. Почему?
– Что они такими были, стало видно, когда они уже померли, а пока жили, никто их не замечал. Не знаю почему.
Вот у нас был отец Александр (Тыртышный) из Колосовки, убиенный. Он жил, как мы все, обычные священники, никто не видел в нем ничего особенного.
Пошел исповедовать своего убийцу, и тот его убил. А до этого про него тоже разное думали. Теперь смотришь его жизнь, а она – святая, чистая, без сучка, без задоринки.
В последние времена Бог по милости Своей скрывает святых людей. И святые люди скрывают свою святость. Не считают ее святостью, и соответственно, и не выпячивают.
Сейчас, когда одним кликом можно найти цитату из любого святого, создается иллюзия ненужности каких-то советов. Создается ощущение, что я сам все знаю.
Да, эта проблема есть, но это не потому, что нет святых, которых можно послушать, а потому, что нет послушников, которые желали бы их послушаться.
Бог же «вчера, и днесь вовеки той же». Предположим, что мы такие никудышные, разгильдяи, – но там, где умножится грех, изобилует благодать – значит, для разгильдяев, для больных еще более серьезными болезнями есть нужда во врачах более искусных, ангелоподобных.
Господь не лишает Церковь этого, хотя их всегда было мало, их всегда был дефицит. Господь сказал: «Жатвы много, а делателей мало» (Мф. 9: 37), но, тем не менее, Он посылает их нам, просто мы не принимаем. Мы горды, потому и не способны увидеть святого.
Возлюбили больше тьму, чем свет, свое мнение, чем совет, возлюбили тяжелый путь оправдывать самих себя и оставили путь святых отцов осуждать самих себя.
Поэтому мы их и не видим, но это не значит, что их нет. Есть. Как только я к Богу обращусь, сразу и Бог ко мне. Что ж, мне Бог будет посылать архангела Гавриила что ли? Нет. Он пошлет мне простого священника – или вот статью на «Православие.ру».
Почему нет старцев, это вопрос человека, колеблющегося в вере. Можно говорить: «Верую, Господи. Помоги моему неверию». И Бог вам даст старца.
Что такое старец в древних монашеских уставах? Каждый вновь приходящий монах отдавался в послушание монахам, более опытным. Вся задача старца – чтобы послушник не поступал по своей воле.
Если вы закончили третий класс, то какой смысл посылать вас в высшую школу?
Был у нас преподобный Серафим Саровский, жил в Сарове. Много ли монахов из Сарова обращались к нему с вопросами? А снаружи, из-за пределов Саровского монастыря, приходило до трех тысяч человек в день.
Почему я для себя не могу найти старца? Потому что я – как монах Саровский: старец вот он, рядом, вижу его, а не обращаюсь. Преподобному Амвросию Оптинскому помойное ведро надевали на голову…
Как полторы тысячи лет назад, так и сегодня на этот вопрос один ответ: старцев нет, потому что нет послушников. Других причин нет.
Если вам сказал я, грешный епископ деревенский, и вы меня вроде выслушали с уважением, а сами думаете: «Мне бы какого-нибудь помудрее», то вам греха не много. А если бы я был как святитель Иоанн Тобольский, то это ж смертный грех был бы – такого не послушать. Это все равно что Евангелие не послушать.
На Афоне говорят: если некого спросить, спроси у пня – и будет спасительнее, чем верить своему помыслу!
Начинать нужно с послушания родителям, учителям, руководителям, мужьям, притом не только кротким, но и строптивым, ибо это угодно Богу и будет благо.
«Наш добрый Бог не таков, чтобы зависеть от священника».
Но если вы хотите, чтобы я начал ругать нынешнее время, давайте я поругаю. Раньше послушник не позволял себе начинать читать духовную книгу без благословения своего старца. А мы сейчас не только читаем церковную литературу всю подряд, но даже и светскую. Сказано, что того, кто читает газеты, Бог накажет голодом духовным.
Вот мы и имеем при полном изобилии всего голод духовный.
Мы и умом своим все знаем, и любого спроси, нам все расскажут, и в интернете написано, когда венчаться, когда креститься и как жить духовно. Все кругом усеяно пищей духовной, а мы не хотим ни того, ни сего, ни третьего. Потому что мы ищем в ответах старческих некое услаждение, удовлетворение своим желаниям. А иной раз не надо и самих старцев. Нам бы как-нибудь раздражиться на нынешний век и оправдать свое маловерие тому пастырю, которого нам Бог послал на сегодняшний день.
– Мы знаем, что у вас в епархиальном доме живут нуждающиеся люди. Их очень много. Откуда они берутся?
– У нас есть два скита. Прежде чем отправить человека в скит, надо, чтобы он прошел медкомиссию. И это время он находится у нас. Или, допустим, он уже живет в скиту, в лесу, а ему нужна частая медицинская помощь. Каждый день в город ездить на процедуры медицинские и деньги на это тратить – у монаха столько денег нет. Такие тоже живут у нас.
Всего – человек пятнадцать. Господь их привел, они молятся, трудятся, звезд с неба не срывают, но как-то живут.
60–70% – это социально нуждающиеся, но есть и такие, что имеют дом, но в доме им не живется. Кто-то ищет духовной жизни. Душа там не лежит, а тут лежит.
Господь, когда хочет душу спасти, призывает ее по-разному.
Бог хочет, чтобы все спаслись, и Промысл Божий состоит не в том, чтобы подстилать соломку везде, где мы можем упасть, а чтобы постоянно нас поставлять в выборе между добром и злом.
И так Бог нас ведет. Одного взял, допустим, за ум: человек прочитал книжку, захотелось в монастырь – привел к Себе через ум. Другого – за живот: нечего есть, а тут кормят. У третьего крыши нет над головой.
Еще у одного с нервами не все в порядке. Или пьянка, или социальные проблемы – человек не может социализироваться в обществе, его терпеть не могут жена, мама, папа, дети собственные, кто-то еще… А тут смотришь – все живут, и, может, не великая любовь, но какая-то есть.
Люди живут друг для друга.
– Под крышей вашего архиерейского дома.
– (Смеется.) Я такой же, поэтому живу вместе с ними.
– И едите с ними за одним столом.
– Мне тоже есть хочется постоянно. (Смеется.) Три раза в день, ну два хотя бы, но не меньше.
Это же не самоцель – чтобы с ними жить под одной крышей. Но если приходят и говорят, что им негде жить, я же не скажу, что негде. Если человек хочет есть, я же не скажу, что нечего: если на 15–20 человек хватает, то найдется и на 21-го. Плохо это или хорошо, не знаю.
– Не прогоняете же.
– Если получается у нас жить, то не прогоняю, и не важно, какая жизнь у него была до сегодняшнего дня. А если у него не получается и он начинает еще и стадо Христово уводить влево-вправо, портить, тогда снисхождение к одному не должно превращаться в бессердечие ко многим, как говорил, если память не изменяет, Афанасий Александрийский.
Если из-за одного другим становится плохо, то предлагаем нас покинуть. Недавно один такой покинул, ушел в реабилитационный центр. Нас участковый ругает, что мы плохо работаем. Мы согласны, совесть мучает, действительно, что-то мы не доработали. Такое бывает, поэтому здесь не идеальная картина, как везде – как в семье, как в братстве, как в воинстве.
– Вы же еще очень много людей из Донбасса приняли.
– Мы с православными добровольцами отремонтировали брошенный детский дом, в селе Екатерининское – два трехэтажных здания. А через месяц в Омск привезли 1000 беженцев, и нам предложили принять 100 беженцев.
Мы их разместили, государство что-то компенсировало, что-то – нет, а с 31 декабря 2015 года все финансирование закончилось.
Те, кто трудоспособен, давно уже устроились на работу – месяца через три после того, как приехали. А к нам со всей области собрали многодетных, пенсионеров, инвалидов. Они попросили их поддержать, деваться им некуда, сейчас ищем средства. Человек 20–30 с детьми.
Пытаемся сделать Центр социальной адаптации для нуждающихся россиян, приют для беременных сделать.
Создали центр добровольческой помощи и социальной поддержки.
Вещи собираем, раздаем, ищем. Если какие-то вопросы трудоустройства, справочные вопросы, стараемся решать.
Это все было сначала больше для украинцев – они жили в пунктах временного размещения. Пожили два-три месяца, а потом по логике закона должны выходить в мир. Мы сделали структуру, которая им помогает после выхода из пункта временного размещения.
– Владыка, последний вопрос: что такое – Святая Русь? Почему она святая?
– Святая Русь – это смысл жизни, национальная идея, которая была у нас до Петра I, когда форточки из Европы или в Европу еще не были открыты. Это было время Святой Руси.
И потом возрождалось это понятие, востребовалось, когда был спор славянофилов и западников. Их не надо, по большому счету, противопоставлять – и те, и те были патриоты.
Славянофилы идеалы Святой Руси восставляли на подсвечники – для того, чтобы ориентироваться, но Россия пошла все-таки по западному пути: протестантизм, капитализм, коммунизм…
И в наши времена понятие Святой Руси возрождается. Применяются выражения «русский мир», «традиционные ценности» – и похоже, что хранить эти ценности, и правда, в мире больше некому.
Если на Западе в средствах массовой информации пишут, что Путин и Русская Православная Церковь развращают Европу традиционными ценностями, то что тут скажешь?
Самая большая проблема нашего времени – человек живет для себя. Не для ближнего, не для Бога. А Святая Русь – это когда человек жил для Бога, и первая ценность для него – Бог.
Кто хулит Святую Троицу – тому смертная казнь: это хоть и было отражено в «Русской правде», на деле не применялось, но выстраивало систему ценностей.
На первом месте Бог, потом – благо общества.